Уильям Б. Йейтс

[blood-and-tears]

Он жаждет небесного плаща

Будь у меня ковер плетеный райский,
Сотканный золотым иль серебристым светом,
Будь черный, синий иль другой,
Будь цвета ночи, дня иль полусвета он -
Я расстелил б его перед тобой!
Но я бедняк и у меня лишь грезы,
Я простираю грезы под ноги тебе,
Ступай по ним легко, мои ты топчешь грезы...

Неукротимое племя

Дети богини Дану не спят в люльках своих золотых,
Жмурятся и смеются, не закрывают глаз;
Ибо северный ветер умчит их за собою в час,
Когда стевятник в ущелье слетает с вершин крутых.

Я целую дитя свое, что с плачем жмется ко мне,
И слышу узких могил вкрадчиво-тихий зов,
Ветра бездомного крик над перекатом валов,
Ветра бездомного дрожь в закатном огне,

Ветра бездомного стук в створы небесных врат
И адских врат, и гонимых духов жалобы, визг и вой...
О, сердце, пронзенное ветром, их неукротимый рой
Роднее тебе Мадонны святой, мерцанья ее лампад.

Розе, распятой на кресте времён

Печальный, гордый, алый мой цветок!
Приблизься, чтоб, вдохнув, воспеть я мог
Кухулина в бою с морской волной -
И вещего друида под сосной,
Что Фергуса в лохмотья снов облёк, -
И скорбь твою, таинственный цветок,
О коей звёзды, осыпаясь в прах,
Поют в незабываемых ночах.
Приблизься, чтобы я, прозрев, обрёл
Здесь, на земле, среди любвей и зол
И мелких пузырей людской тщеты,
Высокий путь бессмертной красоты.

Приблизься - и останься так со мной,
Чтоб, задохнувшись розовой волной,
Забыть о скучных жителях земли:
О червяке, возящемся в пыли,
О мыши, пробегающей в траве,
О мыслях в глупой, смертной голове, -
Чтобы вдали от троп людских, в глуши,
Найти глагол, который Бог вложил
В сердца навеки смолкнувших певцов.
Приблизься, чтобы я, в конце концов,
Пропеть о славе древней Эрин смог:
Печальный, гордый, алый мой цветок!