Писательский флэшмоб. День четвёртый

[blood-and-tears]

День 4
День людей.

Поэт
Человек сидел на берегу. Когда-то у него было имя, но человек не помнил его. Зачем ему имя здесь, на пустынном побережье, омываемое пенистой водой моря? Над неспокойной морской поверхностью разливался рокот волн, где-то там, далеко, сливающихся с серым небом. Сильный ветер ерошил густые каштановые волосы человека, швыряя волнистые пряди на лицо, играл с полами расстёгнутой рубашки, рвал из рук листы бумаги, испещрённые неровным почерком.
Человек не помнил своего имени, но помнил, кто он есть. Он поэт. «Поэт» - это певучее слово сладко перекатывается во рту, как самое вкусное лакомство. Он смотрел на мир, и видел его в сплетении рифмованных строк. Когда-то он сидел у костра и смотрел в буйство пламени, с треском сжирающего сухие ветви. И его душа была объята огнём, и всё пылало, и строки, выводимые на клочках бумаги дрожащей рукой, светились рыжим светом, как отблески внутреннего огня. Таким он был в молодости.
Потом костёр стал медленно гаснуть, и когда жар его углей больше не мог согревать, поэт ушёл в другое место. Он пришёл на берег, слушая вой ветра, вдыхая полной грудью морскую свежесть – запах влаги и соли, - и любуясь танцем волн.
Но море больше не радовало сердце поэта.
Он разжал пальцы. Ветер подхватил листы бумаги, и унёс их к морю. Строки не желали сплетаться в красивое полотно, и поэту казалось, что он умирает. Эти плохие стихи он отдал на съедение морю точно так же, как сжигал свои никчёмные творения в ярком пламени костра.
Зарывшись пальцами в песок, поэт оттолкнулся от земли, и поднялся на ноги. Он стоял нетвёрдо, чуть пошатываясь, и больше не смотрел на серые волны, пытавшиеся лизнуть его босые ноги. С тёмных брюк ссыпались струйки песка, ветер толкал в спину, словно прогоняя прочь из этого места, в котором расцвела серость отчаяния. Поэт прикрыл глаза, отдаваясь на волю ветру. Он уже знал, куда пойдёт. Туда, где воет вьюга, где скрипит под ногами толстый слой снега, и где пахнет сосновой смолой. Его новое пристанище. Дом для его фантазии, сотканной из вечной боли неизбежной неудовлетворённости и вечного стремления к недостижимой высоте совершенства.


Больной

- Ты можешь пожелать всё, что угодно, - сказала тень. Её лёгкое, светло-серое одеяние струилось до самого пола, и его подол шевелился от незримого ветра. Глубокий капюшон был надвинут так низко, что полностью скрывал в своей тени лицо, но возможно, и не было там никакого лица.
- Почему я? – спросил человек. Он сидел в своей кровати, и смотрел на явленное его взору чудо. Или морок, или привидение, или сон.
Тень едва заметно пожала хрупкими плечами.
- Потому что. Не всё ли равно?
Значит, он мог пожелать всё, что угодно. Мир во сём мире, или власть, или богатство, или женщину – такую, о какой ни один смертный и мечтать не смел. Но на что ему богатства и женщины, если он скоро умрёт?
- А мой рак ты можешь излечить? – спросил человек безо всякой надежды.
- Я могу дать тебе всё, что ты пожелаешь, но я не могу отбирать у смерти её...
- ...жертв? – закончил человек.
Тень недовольно качнула головой, и серая ткань её капюшона чуть шевельнулась.
- Люди странные. Вы будете несчастны до тех пор, пока не перестанете считать себя жертвами. Смерти, судьбы, обстоятельств, козней других людей.
- А разве мы не жертвы?
- Вы просто люди.
Человек задумался, отводя взгляд от тени. Её голос был приятным, чуть резковатым, и она не уклонялась от разговора. Человек был счастлив поговорить. Он не боялся странную гостью – или гостя? – в его жизни страх давно растворился в боли, ледяными тисками сжимающими грудь. Возможно, он может попросить избавить его от боли. Он знал, что мог сделать что-то для целого мира, пожелав что-то хорошее, но он пережил столько мучений, что теперь хотел лишь чего-то для себя.
- Когда я умру? – спросил он, поднимая глаза на тень.
- Сегодня утром.
Человек вздохнул. Ему больше нечего желать. Он потратил зря свою жизнь, спустил её на глупые развлечения, и уходил, не оставив о себе никакого следа в истории. Никто не вспомнит о нём уже на следующий день после похорон. Может, это и к лучшему? Зачем миру помнить пустых бездарных людей? Он должен помнить людей великих. И пусть величие бывает разным – великое зло стоит помнить столь же ярко, как и великое добро.
- У моей соседки есть дочка, - проговорил он медленно, с трудом припоминая лицо девочки. – Она очень сильно больна. Исполни любое её желание.
- И ты не попросишь ничего для себя? – спросила тень, и в её голосе чувствовалось удивление.
- Ты не можешь подарить мне жизнь, и вряд ли сможешь вернуть прошлое, - человек пожал плечами. – Мне пора уходить.
- Ты смелый, - ответила тень. – Раз ты смелый, я сама провожу тебя к ней.
- К ней? – спросил человек, но тут же понял, о ком речь. О смерти.
- Избавлю от боли. Пойдём со мной.
Тень протянула человеку руку раскрытой ладонью вверх. Её рука тёмно-серого цвета оказалась тёплой и мягкой, почти как у человека. Они шли, и тень говорила с ним, и слушала его, и он был счастлив. Он обрёл друга, лишь оказавшись у последней черты, за которой его ждала смерть.


Толпа
Толпа волновалась. Большое мутное безликое стадо шло вперёд. Их рты выкрикивали лозунги, но их разум был отключен. Они месили ногами грязь, они топтали всё, что попадалось им на пути, сметая, точно яростная горная лавина.
Дождь лился на толпу. Он не хотел прикасаться к этим безумцам с искривлёнными в криках ртами и дикими пустыми глазами, он хотел трогать листья и землю. Но листьев не было, потому то не было деревьев – вместо них высились бетонные обелиски многоэтажных зданий, и толпа текла между ними, точно бурная река с крутыми порогами. И земли не было – её сковал асфальт. Дождь ждал, когда этот асфальт треснет под напором десятков тысяч ног, но чуда всё не случалось. Оковы асфальта, сжимавшего в своих объятиях землю, были крепки, как крепко было безумие людей, ставших единым организмом, лишённым воли.
Небо тихо плакало над своими любимыми созданиями, сломавшими такой бесценный дар, как разум.